Автор: Галина Николаевна Минькова
Не смотря на то, что Мария Осиповна была человеком скрытным, не желающим рассказывать о себе, о своей большой прожитой жизни мне иногда все же приходилось вызывать ее на откровенность и получать скупую информацию о ее прежней жизни. Попытаюсь восстановить рассказ от ее лица.
«В 1913 году, когда шло переселение людей из России в Сибирь, наша большая семья, покинув деревню Гвозды Дрисской волости Полоцкого уезда Витебской губернии, прибыла в деревню Жарковка.
Семья была большая: мой отец Осип Акимович, мама Анна Кирилловна, братья Никифор и Семен, сестры Анисья и Фрося – самая младшая, ей тогда было 1 годик, она родилась в 1912 году)
Деревня, где поселилась семья, представляла собой богатый хутор, расположенный в очень живописном месте. Хозяйкой хутора когда-то была Жаркова, о которой ходили страшные легенды о ее жестоком обращении с населением и, особенно, с наемными работниками, которые долго не выдерживали гнета и уходили от хозяйки. Она со «своими» людьми догоняла их, отбирала деньги, убивала и хоронила несчастных на месте преступления. Место, где проходило убийство, заросло малиной. Люди, жившие в Жарковке, боялись туда ходить, якобы им мерещились лица погибших.
Семья поселилась в небольшой крестьянской избе, что стояла на краю деревни. Отсюда ушел на Первую Мировую войну мой отец, здесь в январе 1915 года родилась я.
Чем занималось население, каков был уклад жизни?
У крестьян были отруба – участки земли, измеряемые в гектарах. На душу мужского населения отводилось по 15 га. Значит, в нашей семье было 45 га. В отруб входили пашни, покосы, лес.
В каждой семье было свое хозяйство: 2 лошади, коровы, теленок, бычок, плуг, борона, телеги и др. На отрубе строили избушку, где можно было укрыться от дождя. Каждый хозяин имел собаку, которая ходила с ним на работу. Люди очень много трудились. Весной сеяли яровые (пшеницу, очес), осенью – рожь под зиму (озимые). В домашних огородах выращивали картофель, капусту, морковь, огурцы, свеклу, редис, горох, бобы. Зимой пряли пряжу, ткали холсты. Весной по снегу готовили дрова, укладывали поленницы, оставляли их на лето для просушки. Летом работали на покосах, заготовляли сено для скота.
Женщины много работали по хозяйству в своих домах: пекли хлеб, готовили еду в русской печке. Из хозяйственной утвари была очень популярна чугунная посуда. В круглых чугунах варили щи, готовили пареную картошку, свеклу, репу, горох, брюкву. По утрам на завтрак пекли лепешки из теста, которое ставили для хлеба, а также блины. Хлеб пекли на неделю. И, конечно, оставляли куски теста для закваски, необходимой для новой порции теста. Процесс изготовления теста был бесконечным. Выпекали хлеб на горячих кирпичах в русской печке. Мясо ели не каждый день. Чаще всего пища была постной. Чайной заварки тогда не было, и люди обходились без нее. Культа чая не было. Но если и устраивались чаепития, то для заварки употребляли сушеную морковь или поджаренные семечки тыквы. Популярным блюдом был «холодник» (окрошка), который готовили на сыворотке с добавлением свежих огурцов, свекольной ботвы и сметаны. «Холодник» возили на поле в туесах и для сохранения прохлады помещали туеса в вырытые ямы.
В деревне у каждого хозяина был погреб. В летнее время там продукты хранили на снегу (мясо, сало, молоко). Готовили молочные продукты: творог, сметану, варенец, простоквашу. Творога готовили много, так как его использовали и для корма цыплятам. Деревенские продукты были очень полезными для здоровья.
Для питья готовили хлебный квас, используя для этого хмель и пережженный хлеб. Квас был в каждом доме.
В летнее время собирали ягоды, грибы. Варенье не варили, ягоду сушили на чердаках. Заготавливали на зиму лекарственные травы, которые использовали для лечения. Никаких химических лекарств в деревне не было. Воспитанием детей занимались женщины. Няньками были старушки и девочки-подростки. Младенцы часто умирали от болезней, так как не было квалифицированной медицинской помощи, не было лекарств. Болели и взрослые. Распространенной болезнью была черная оспа. Она сильно преображала лицо человека, уродуя его. Нередко от оспы и умирали.
Детство мое было безрадостным. Я росла слабеньким ребенком, особого внимания со стороны родителей никогда не чувствовала. Работать меня заставляли наравне со взрослыми.
Вернувшись с фронта, отец мало уделял мне внимания, не оберегал от трудной работы. Очень сердился, кричал на меня, если я не могла залезть на коня, или у меня замерзали руки в прохладные дни. На его жестокое обращение со мной я отвечала со слезами: «Ты плохой! Уходи в свою Германию! Зачем пришел домой?» Когда я подрасту, мне станет стыдно за себя и за эти слова, особенно, когда отец заболеет и будет страдать. Он умрет от рака желудка зимой 1930 года.
Вернувшись домой с войны в 1918 году, отец много стал работать на своем земельном участке и обустраивать быт. В конце 1920-х годов он купил хорошую усадьбу с большой избой. Семен с семьей остался жить в старом доме.
Красивых вещей в квартире не было. Спали на полу или на полатях. Все содержали в чистоте. За порядком в доме следили мы с Фросей. Полы скоблили косарем до желтизны.
Училась я мало, только в начальной школе, которая размещалась в одной половине большого крестьянского дома, в другой жил сам хозяин. Ничего особенного из школьной жизни не запомнила. А родители не считали учебу главным делом и заставляли батрачить. И приходилось мне по многу часов проводить за прялкой в зимнее время, а летом – тяжелая работа в поле. Подруг не было. Разве что Таиска Сбоева? Фрося дружила с Марусей Сбоевой и иногда брала меня с собой в дом своей подруги, где нас хорошо встречали. Иногда в зимнее время я оставалась ночевать у Сбоевых. Спали с Таиской на полатях. Никто меня никогда не искал, не тревожился за меня. Так и росла без любви и ласки. В то время меня все звали Маней, Манечкой.
В доме Сбоевых мы иногда пели песни. Пела я хорошо, и одну из песен своего детства запомнила на всю жизнь.
«Не вейтеся, чайки, над морем»
Не вейтеся, чайки, над морем.
Вам негде, бедняжечкам, сесть.
Слетайтесь в Сибирь – край далекий,
Несите печальную весть.
А там, в горах за Байкалом,
Наш полк окружен был врагом.
Там дрался проклятый Семенов
С восьмым партизанским полком.
Патроны у нас на исходе,
Снаряды уж вышли давно,
А помощи нет ниоткуда,
Погибнуть нам здесь суждено.
Эту песню мы пели по просьбе отца Таиски, доброго и внимательного человека, работавшего Писарем в конторе.
Детство пролетело быстро, не заметила и как. А в доме нашем жила семья брата Никифора. Варвара – его жена, была очень практичной женщиной, все умела делать своими руками. Особенно она хорошо шила. С приходом Варвары в доме появилась швейная машина, а у меня – платья, блузки и юбочки. Это все было сшито ею.
Моя мама Анна Кирилловна очень любила Варвару, а нас, дочерей, заставляла беспрекословно выполнять все требования невестки. Варвара часто болела, а Никифор по долгу своей работы часто уезжал из дома. Вот и приходилось все делать по дому нам с Фросей. Нас даже посылали корчевать топором лес. Много тогда трудностей испытали. Не жизнь была, а сплошная каторга. Правда, к нам часто приходила в дом мать Варвары – Елизавета Михайловна Гончаренко, которая меня любила, жалела и всегда ласково называла Машенькой. Варвара же не жалела нас с Фросей и заставляла выполнять тяжелую работу по дому. Однажды она заставила меня белить комнату, и я испортила свои руки, после чего долго болела.
Варвара была еще и скупой, ко всему. Однажды я попросила ее сшить мне сарафан из ткани, которая у нее хранилась среди многочисленных накопленных ею «отрезов».
«Платья есть, а сарафан не нужен» — ответила она мне на мою просьбу. А мать ее поддержала: «Слушай Варвару! Она права!»
Я обижалась на маму и всегда считала ее хорошей свекровью и плохой матерью. Самым близким человеком была для меня сестра Фрося.
Посчастливилось мне недолго учиться на курсах воспитателей детских площадок в селе Никольском. После окончания курсов работы для меня не было. Однажды Галина Петровна – руководитель курсов, приезжала к нам в Жарковку и останавливалась в нашем доме. Вместе с нею мы ходили в контору по вопросу моего трудоустройства, но напрасно – работы воспитателя так и не нашлось для меня в нашей деревне.
В то время мне приходилось быть и нянькой для детей Никифора и Варвары: Вали, Гали, Леонида и Настеньки – дочки Анисьи. Она тоже жила вместе со всеми, т.к. муж ее был в армии. После смерти дочери она уехала в Томск. Фрося уже вышла замуж за Радченко Виктора и ушла жить к мужу в дом, что стоял недалеко от нашего. Для меня это было счастьем, так как я имела возможность встречаться с сестрой.
Моя личная жизнь складывалась непросто. Я была стройной хрупкой девушкой с тонкими чертами лица, и деревенские парни обращали на меня внимание. Среди них был Люлько Василий – крепкий деревенский парень. Лицо у него было побито оспой, и это как-то отворачивало от него. Маме он тоже не нравился, и она запретила мне встречаться с ним. Он тоже называл меня Манечкой.
Вскоре я вышла замуж по любви за Михаила Константиновича Маласаева, человека очень спокойного, внимательного и мы стали жить с ним у его родителей в селе Реченск.
Работал он учителем, стремился жить отдельно от родителей, всегда помнил о том, что у него неродная мать, хотя родители относились к нам хорошо.
Никогда мы с Мишей не ругались. Он ко мне был всегда ласков, дарил подарки. Бордовую ленточку – его подарок, я хранила долгие годы. Единственное, что меня тогда беспокоило – он не хотел иметь детей. «Вот устроим самостоятельную жизнь – тогда и о детях можно думать», — говорил он мне.
Но уехал мой Миша работать в другую деревню, а меня с собой не позвал. И остался там, домой не вернулся. Я же к нему не поехала без приглашения. Вернулась домой в Жарковку. Вот так не ругались, но расстались. Спокойно как-то.
Был еще один человек в деревне, который обращал на меня внимание. Это был Костя Кухоренко. На вечеринках он чувствовал себя «королем», издевался над молодыми девчонками. Я же была постарше, и «шутить» со мною он уже не мог. Относился ко мне с какою-то осторожностью, вниманием, провожал домой. Но я не смогла его полюбить. Я долго не могла забыть Мишу. Вскоре я на вечерки перестала ходить и забыла о Косте.
А мои сестры Оня и Фрося перебрались в Томск. Оня работала на мясокомбинате, а Фрося – на карандашной фабрике. Оня жила у Ивана Давыдовича Пискуна – выходца из деревни Жарковка, а Фрося с семьей – в подвальном помещении на Большой Подгорной (этот дом сохранился и сейчас).
Уехала в Томск и я. Стала жить на квартире у Ивана Давыдовича и его жены Прасковьи. Жили мы вместе с Оней. Условия жизни были ужасными. Приходили домой только ночевать. Спали на полатях. Но и таким условиям были рады. Утром уходили на работу. Оня – на комбинат, а я в артель по переработке льна, что была на улице Войкова.
Но недолго нам довелось пожить у Пискуна. Оню отправили в командировку в Юргу, а мне отказали в квартире. «Придется ехать тебе, Маня, домой. Мать родная должна приютить тебя, а не чужие люди», — заявил мне Иван Давыдович. Погоревала я, погоревала, но уезжать домой не захотела. Обратилась я за советом и помощью к деревенскому извозчику Степану Никитовичу Ященко. Он и помог мне устроиться в качестве домработницы в дом врачей, которые жили на Обрубе и были по национальности евреями.
Работы для меня было очень много. Я должна была носить воду из водопровода и наполнять огромные бочки, что стояли около порога просторной кухни, стирать и гладить белье, мыть полы.
Хозяйку звали Рохой. Она меня жалела, хорошо кормила, была ласковой со мной, никогда не повышала голоса. А я с работой справлялась плохо. Во время стирки, когда из бака для парки белья нужно было специальной палкой доставать горячее белье, я вынуждена была звать кого-нибудь на помощь. Я не в состоянии была справиться с такой работой. Да и было это опасно, я могла обварить себя горячей водой. Впервые я увидела в этой семье стиральную доску, но поработав на ней всего один раз, я вывела из строя руки со слабой кожей. Мне было очень стыдно за себя перед доброй хозяйкой. Вскоре семья евреев, состоящая из 12 человек, стала готовиться к отъезду в Красноярск. Роха пригласила и меня поехать с ними. Я ей очень нравилась. Но я побоялась ехать с ними и отказалась.
Я подумала тогда, что из Красноярска до Жарковки легко не доберешься, и мне стало страшно от того, что я могу оказаться далеко от дома.
Вернулась я на несколько дней к Пискунам, чтобы собраться домой. Сама себе испекла хлеба на дорогу. Это я делала впервые. Ведь дома пекли хлеб мать и Варвара. Прасковья не захотела мне даже помочь и только приговаривала: «Учись все делать сама. Ни на кого не надейся. Кто тебя кормить будет?» А хозяин в тот день коптил колбасу. Аппетитный запах распространялся по всему двору, а я с нетерпением ожидала, когда покину этот страшный дом.
На пароходе я вернулась домой, где меня ожидали каторжные работы в лесу и в поле. Какой я была одинокой в то время! Никому до меня не было дела. У каждого были свои заботы. Не приголубила меня и мама.
Дома я пробыла недолго и вернулась в Томск. Это было в 1934 году.
Родная тетка Виктора Радченко — мужа Фроси – устроила меня на работу. На этот раз это была спичфабрика «Сибирь». С августа 1934 года до 1939 года я работала там. Работа была тяжелая, но я справлялась с ней. Впервые поняла, что приношу какую-то пользу производству, а также почувствовала к себе хорошее отношение. На фабрике было много молодежи, и мы интересно, весело отмечали праздники. Запомнился праздник День 8 марта. В этот день нам вручали красные косынки, отчего на душе становилось радостно. Но зарплата была маленькая, не хватало на жизнь. А мне же хотелось и помогать маме. Несколько раз я отправляла ей по 50 рублей. Мне очень хотелось, чтобы она знала, что я не «пропала» в городе, что умею преодолевать трудности.
На фабрике подружилась с парнем, у которого была сестра Анастасия. Он-то и посоветовал нам отправиться на поиски новой работы. «Такие здоровые девахи, а за гроши работаете», — говорил он нам. И мы с Анастасией ушли с фабрики в поисках нового заработка. Помог знакомый Анастасии – военный из казармы Северного городка. Он-то и привел нас в столовую, где обслуживали военных. Но я не справилась с работой. Горячая вода и горчица оказались пагубными для моих рук. Пришлось уходить. Посудомойки из меня не получилось. Вот тогда-то я пожалела, что ушла с фабрики. Там было как-то надежнее, у меня была зарплата, а теперь я все потеряла.
Но возвращаться домой не стала. Устроилась на мебельную фабрику «Краснодеревец», что на улице Ключевской. Работала в зеркальном цехе полировщицей. Хоть и была работа тяжелой, но я с ней справлялась. Бригадир меня звал уже Марией. И очень был доволен моей работой. Он ставил меня в пример другим работникам и говорил так: «Тоненькая, молоденькая, а работает лучше всех».
Здесь же на фабрике я узнала о войне. Началась очень тяжелая жизнь. Зарплату получали редко. Мужчины ушли на войну, остались старики, инвалиды и женщины. Я была самой молодой. Здесь на фабрике я познакомилась с Леонидом – интересным человеком, хорошо воспитанным, который очень хорошо ко мне относился, заботился обо мне, уважал мое трудолюбие и порядочное поведение. Он работал столяром, был отличным работником, его тоже все уважали. Вместе с ним мы иногда гуляли по «Розочке», он провожал меня домой, мы мечтали о счастливой жизни. Может быть, это так и было бы, если бы не война. Он уйдет на фронт, и мы уже больше никогда не увидимся с ним.
Был еще один человек на фабрике, который мне оказывал знаки внимания – столяр Федор. Но он мне не нравился, и я всегда избегала его. Да, о какой любви можно было говорить и думать!
Зарплату выдавали по частям, а то и совсем не выдавали. Фабрика была на военном положении. Шла мобилизация на военные заводы. Кто отказывался – того под арест. Строгий паспортный режим. Голод. Скука. Серые, утомленные лица работниц. Утоляли голод серой. Купили серы – и все счастье. А у Фроси голодные ребятишки. О них тоже нужно было заботиться. Нужно было что-нибудь им принести или сварить какой-нибудь суп. Не до любви было.
А моя последняя встреча с братом Никифором в селе Нащеково
Еще до его ухода на фронт запала мне в душу, а особенно его слова: «Иди домой и живи там! Матери нужно помогать!»
Я стала думать о возвращении в Жарковку. В это время у меня был просрочен паспорт, а в условиях военного времени это было не безопасно. Документы людей, работающих на фабрике, проверялись очень часто. Однажды ко мне подошел встревоженный бригадир и строго сказал: «Поскорее уезжай в деревню и не возвращайся. Здесь оставаться нельзя. Не подводи меня. А я не буду подавать на тебя в суд. Только уезжай поскорее».
В 1943 году я вернулась в Жарковку. Меня ждали новые испытания. «Хождения по мукам» продолжались. Началась тяжелая работа в поле, в лесу, на ремонте дорог. Людей постоянно запугивали: «Будешь плохо работать – сошлем на Колыму!»
Вместе с нами работало много ссыльных. Женщины и старики умирали. Вокруг было только одно горе.
Ну а в доме нашем уже не было огромной семьи. Как было раньше. Самой старшей и самой главной была мать.
Семен погиб еще в 1937 году, на Никифора пришла «похоронка» в 1942 году, Варвара умерла от тифа в 1939 году, вторая жена Никифора – Степанида, красавица Пана с маленькой полуторагодовалой дочкой уехала к отцу в деревню Анастасьевку.
В доме из детей остались Леонид – 12 лет, Александр – 10 лет, Владимир – 7 лет, Геннадий — 5 лет. Нужно было помогать матери, кормить ребят – детей погибшего брата Никифора. И я помогала, чем могла. Но в сельсовете порекомендовали сдать детей в Баткатский детский дом, так как в трудные годы сельсовет не мог больше ничем помочь. Я об этом узнала только тогда, когда увидела телегу, на которой сидели наши дети: Саша, Володя и Гена. Тимка Малюга, деревенский парень, вез их в детский дом. А я работала на ремонте дороги и, увидев ребят – закричала на всю округу: «Генку не отдам!» Я стащила его с телеги, прижала к груди. Плакала. Тимка просил меня отдать ребенка, т.к. он не имеет права отдавать мальчика. В документе он значился. Что делать? Но я не отступила. Я привела Гену домой, а Саша и Володя стали жить в детском доме.
Леонид нам был хорошим помощником по хозяйству: помогал заготавливать сено для коровы, выкопал погреб, занимался ремонтными работами (даже сделал ворота), помогал работать на огороде. Учился в школе. Ходил в Гусево, что было в 6 км. от Жарковки.
До 1952 года я работала в своей деревне. После войны тоже было нелегко. Вся тяжелая работа была на плечах женщин. Но мечта вернуться в город не покидала меня. И снова я в Томске. Добрые люди помогли мне устроиться на работу в подсобное хозяйство, которое выращивало овощи для 1-ой горбольницы.
Я получила комнату в доме барачного типа недалеко от деревни Кузовлево. Там и находилось наше подсобное хозяйство. Здесь я впервые почувствовала себя самостоятельным человеком, хозяйкой маленькой, но очень уютной комнатки. Работала очень много, старалась изо всех сил, но и ко мне все хорошо относились. Посылали меня на трудные участки, уезжала из дома на целую неделю заготавливать сено, лес. Детей у меня не было, заботиться было не о ком. Вот и отдувалась за всех, кто из-за детей не мог уехать работать в лес. Но я с пониманием относилась ко всем просьбам бригадира Якова Петровича и на судьбу не роптала, работала на совесть.
В 1953 году привезла из деревни мать. Деревенский дом – наше семейное гнездо, сдали МТС на дрова. Ребята выросли и разъехались, кто куда: Леонид – учиться в Колпашевском учительском институте, Александр служил в армии в Черновцах, Геннадий и Владимир учились в ремесленном училище связи № 6 в Томске.
Теперь нашим домом стала комнатка на подсобном хозяйстве. Здесь мы могли все встречаться. ОТ этого становилось легко на душе.
С мамой мы вели маленькое хозяйство. У нас была корова, мы ее привели из деревни, поросенок, куры. Мама была еще крепкой старухой и могла хорошо справляться с хозяйством. Был у нас небольшой огород, который снабжал нас овощами.
Жили мы дружно, и я по-прежнему много работала. Вещи покупала на «барахолке», всегда старалась следить за своим внешним видом и порядком в квартире. Подруги завидовали мне. Одна из соседок, Катя, увидев на мне новое платье, не могла сдержать зависти: «Проклятая хохлушка! Опять нарядная!»
Когда жила одна, до приезда матери, мою квартиру обворовали. Пропал чемодан, где между нарядами хранились документы. Ох, и переживала я тогда! Спасибо бригадиру – помог получить паспорт. Когда нам стало трудно справляться с хозяйством, то решили сдать нашу корову на мясо. Продали почти даром. Было очень жаль нашу кормилицу, любили мы ее сильно. Но что поделаешь?
Радостным событием в нашей жизни был приезд в августе 1956 года четырех братьев – Леонида, Александра, Владимира, Геннадия Миньковых – моих племянников, внуков матери. С ними приезжала и дочка Фроси Люда Селиванова со своим мужем Николаем. Фотографию об этой встрече я хранила всегда. «Как хорошо, что семья Миньковых жива, и у нас с матерью есть защитники – молодые, красивые, полные сил», — думала я.
Вскоре мы с мамой переехали на Заречный участок подсобного хозяйства в поселок Нижний склад. Там тоже было хорошо: речка, красивая природа, небольшой огородик около дома, уютная комната. Вот только трудности приносили наводнения, которые весной заливали наш огород. Жили дружно, я много работала. Соседи уважали нас.
В 1958 году мы приняли решение переехать в Забайкалье в поселок Холбон Шилкинского района Читинской области. Там уже жил со своей семьей наш Леонид. Теперь он стал поддержкой и опорой для нас. В марте 1958 года за нами приехал Леонид. Мы вызвали из Новиковки Асиновского района Владимира (там он уже работал) и решили взять его с собой. Мы отправили контейнер с нашим скромным скарбом и поездом поехали в Забайкалье. На память о заречном участке остался венский стул, который изготовил для меня замечательный умелец. Стул я снова привезла в Томск.
Устроились там хорошо. Квартира была теплой, просторной. Я стала работать в школе техничкой. В этой же школе работали Леонид и Александра Лукьяновна. Здесь же будут учиться потом его дети: Сережа, Ирина, Лена и Леня.
К работе я относилась очень добросовестно. Люди в поселке меня уважали. Дружила с Лизуновыми – родителями Александры Лукьяновны. Они всегда хорошо встречали меня в своем доме, были гостеприимными хозяевами. Вместе с ними мы отмечали праздники. Васса Тимофеевна и Лукьян Дмитриевич никогда не сказали мне плохого слова.
Жила я скромно. Ни с кем не связывалась, ни с кем не ругалась, не сказала никому плохого слова. Честно выдержала свою жизнь. А работать в Холбоне было трудно. Особенно тяжело было, когда меня посылали на заготовку угля. Приходилось грузить уголь на машину вручную. Только шофер Петя Писарев мог рассказать, что мне приходилось испытывать.
В летнее время в школе делали ремонт, и я без дела не была. Бездельницей меня никто не считал.
В 1967 году я вышла замуж за хорошего человека Трифанова Тимофея Владимировича. Стала жить в его доме. Маму забрала Фрося и увезла в Томск. Владимир стал жить один. Годы, прожитые с Тимофеем Владимировичем, были самыми счастливыми в моей жизни. Мы жили очень дружно, в достатке. Вели свое хозяйство, держали корову, поросят, кур. У нас был свой прекрасный огород, где мы выращивали овощи. Тима любил ездить на рыбалку. А вместе мы ездили за грибами и ягодами. У нас был мотоцикл, а потом машина «Запорожец», которые нам хорошо служили. В доме у нас все было. Поддерживали хорошие отношения с родственниками Тимофея и соседями. Нас все уважали.
В 1970 году я ушла на пенсию, проработав в Холбонской средней школе 10,5 лет.
К нам в гости в наш дом по ул. Октябрьской революции № 13 приезжали наши родственники: Геннадий с детьми, Леонид с Андреем. Сюда приходили письма из Томска, Киева, Харпа, Тобольска. Я никогда не забывала своих родных и поддерживала с ними связь. Дважды приезжала в Томск, чтобы навестить Леонида, Фросю, ездила в Тискино к Оне. Счастливое это было время для меня.
6 октября 1985 года в мой счастливый дом пришла страшная беда – скоропостижно умер Тимофей Владимирович. Я осиротела.
Но там, в Холбоне, остался мой племянник Владимир, которого я никогда не забывала. Но жить бы с ним под одной крышей я никогда бы не смогла. Характер у Владимира очень тяжелый, я бы просто не выдержала с ним общения. Вот и приехала я в Томск в семью Леонида – моего старшего племянника, к которому я всегда обращалась за советом и помощью, в него я всегда верила, на него надеялась».
Вот таковы основные вехи жизненного пути Марии Осиповны Трифановой (Миньковой). Трудное детство, молодость, искалеченная войной, неустроенность в личной жизни, каторжный труд – все это выпало на долю этой хрупкой женщины – Мани, Машеньки, Маруси.
Была у Марии Осиповны любимая песня «На Мамаевом кургане тишина». Мне посчастливилось петь эту песню с ней вместе.
А сегодня, накануне дня ее памяти и 60-летия Победы, мне хочется сказать: «Дорогая тетя Маруся! Пока мы живы, мы будем помнить Вас и Ваше поколение»
А я мысленно с вами буду петь:
На Мамаевом кургане тишина.
На Мамаевом кургане тишина.
В том кургане похоронена война.
Мирный берег.
Тихо плещется волна.
С уважением, Галина Минькова.
Март 2005 года.
